Д`Артаньян, Гвардеец Кардинала. Книга 2 - Александр Бушков

Де Тревиль посмотрел на него с такой затаенной болью, чтод’Артаньян на миг преисполнился жалости и сочувствия, но только на миг. В концеконцов, слишком серьезными и кровавыми были дела, чтобы поддаваться обычномучеловеческому сочувствию, и причина не в черствости, отнюдь, – скорее уж вверности и долге…

– Ваше молчание красноречивее любых слов, граф, –тихо произнес д’Артаньян. – В глубине души вы, быть может, прекрасноотдаете себе отчет, во что ввязались, согласившись на эту вашу политику…

– Довольно! – воскликнул де Тревиль. – Я ненуждаюсь в сочувствии мальчишки, романтического и наивного!

– Пару минут назад вы назвали этого мальчишку жестокими в одночасье повзрослевшим…

Де Тревиль уже совершенно овладел собой. Он сказал холодно:

– Оставим эти словесные игры, д’Артаньян. Поговоримлучше о моем предложении.

– Вряд ли в этом есть особенная нужда, –решительно сказал д’Артаньян. – Я вынужден его отклонить без особенныхраздумий. Поверьте, граф, тут нет ничего от юношеской скоропалительности, я всеобдумал гораздо раньше… Понимаете ли, это очень просто объяснить. Помните, какя явился к вам, растерянный, чужой в Париже, не знающий никого и ничего? Выизволили отвергнуть меня. О, поверьте, я нисколечко не обижаюсь на вас, вы былиправы, вы поступали так, как подсказывало разумение и опыт… Повторяю, у менянет ни обиды, ни мстительности – в конце концов, никто не обязан веритьявившемуся неизвестно откуда пришельцу без единой рекомендательной строчки, ктому ж с ходу взявшегося вам жаловаться на ваших лучших людей… Так что вы былисовершенно правы. Но, видите ли… Нашлись и другие. Они приняли меня в своиряды, не ища никаких особенных выгод, без далеко идущих целей. Попросту приняливо мне участие, не требуя ничего взамен, любой человек был бы глубоко благодаренза столь доброе отношение, но не в одной благодарности дело, вернее, уже не вблагодарности. За это время я стал там своим, вы прекрасно понимаете, где… Ядрался вместе с ними, их цели – мои цели, их задачи – мои задачи, я к этомупришел своим умом, без принуждения и подсказки. Теперь уже вы поймите моеположение. Так сложилось, что все мои друзья – там, а все мои враги – здесь.Меня дурно приняли бы «синие плащи», а «красные» совершенно справедливопосчитали бы перебежчиком и предателем. Все, что я мог бы еще вам сказать,господин граф, пожалуй, заключается в одном-единственном слове – поздно. Вашепредложение запоздало. Было время, когда я принял бы его, себя не помня отискренней и горячей благодарности, и почитал бы вас единственным на свете благодетелем.Но не теперь. Вы опоздали, граф… Я не могу предать своих друзей,единомышленников, тех, кто не далее как сегодня спас мне жизнь и кое-что ещё,что, быть может, важнее моей ничем не выдающейся жизни. Я не могу предатькардинала, потому что служу ему искренне, я понимаю, чего он хочет, и готов вэтом сопутствовать…

Де Тревиль долго молчал, глядя на него с непонятнымвыражением лица. Странное дело, но д’Артаньян отчего-то почувствовал жалость кэтому сильному и незаурядному человеку. В некотором смысле оба они былиобречены поступать так, а не иначе – ни честь, ни жизнь, ни судьба не оставлялиим другого выбора, и было мучительно больно это осознавать.

– Д’Артаньян, д’Артаньян… – произнес наконец деТревиль с неподдельным сожалением. – Ну что же, переубедить я вас не могу.Вы поступаете совершенно правильно… но, быть может, делаете ошибку. Какдворянин я восхищаюсь вами, но как верный слуга ее величества вынуждензаметить, что вы поступаете крайне неосмотрительно, и это повлечет самыегубительные последствия для вашей карьеры.

– Как знать, господин граф, – сказалгасконец. – Как знать…

– Могу вам пообещать одно: лично я никогда не стануничего умышлять против вас. Но и воспрепятствовать ничему не смогу, в силувзятых на себя обязательств я даже не смогу хотя бы один-единственный разпредупредить вас, если мне что-то станет известно… Вам угрожает нешуточнаяопасность, вам многого не простят.

– Ну, это мне уже известно, – сказалд’Артаньян. – Что же, спасибо и на том… В сущности, господин де Тревиль, внашем с вами положении нет ничего нового. Мы с вами всего-навсего смотрим наодно и то же с двух разных точек зрения. Вы давненько не бывали в Гаскони, но,без сомнения, помните, что мы, гасконцы, называем примыкающий к нашей странезалив Гасконским, а наши соседи, испанцы, именуют его Бискайским. Но сам залив– один и тот же. То, что его именуют двумя разными названиями, решительноничему не мешает и ничего не меняет – те же волны, приливы и отливы, бури икорабли…

И он решительно поднялся, раскланявшись со всей возможнойграцией.

– Вы обдумали все? – спросил де Тревиль, тожеподнявшись из-за стола.

– Не сегодня, граф, – сказал д’Артаньян. –Отнюдь не сегодня. У меня было достаточно времени, честное слово.

– Берегитесь. Это все, что я могу вам сказать.

Д’Артаньян, уже повернувшийся было к двери, остановился и,поколебавшись, ответил:

– Право же, господин де Тревиль, я могу от чистогосердца посоветовать вам то же самое. Движимый столь же дружескими чувствами,что и вы…

– Мы более не можем оставаться друзьями.

– Я понимаю. Но ничего не могу изменить, господин граф.В конце концов, мы оба гасконцы и прекрасно понимаем, что иного поворотасобытий нельзя было и ожидать в данных условиях… Всего наилучшего!

С этими словами д’Артаньян решительно вышел из кабинета, неоглядываясь и стараясь не поддаваться охватившей его смертной тоске, –невероятно тяжело осознавать, что гасконцы способны в одночасье сделатьсяврагами…

К некоторому облегчению д’Артаньяна, за время его отсутствияни с верным Планше, ни тем более с лошадьми ничего не произошло. Планшедожидался его на огромном вымершем дворе, расхаживая с мушкетом наперевес изорко озираясь, как примерный часовой.

– Ах, сударь! – воскликнул он соблегчением. – Столько я тут передумал… Двор пустой, смеркается, всякаячушь в голову лезет…

– Успокойся, Планше, – сказал д’Артаньянзадумчиво, беря у него поводья. – Мы приятно поговорили с господиномкапитаном королевских мушкетеров, только-то и всего…

«Если не считать, что королева Франции теперь рассердится наменя еще пуще, – подумал он, вскакивая в седло. – Но об этом не стоитговорить моему славному малому – он, конечно, парень верный, но далеко невсякий отважится и далее служить человеку, которого ненавидит сама королеваФранции…»

Когда он поставил лошадь в конюшню и направлялся ко входнойдвери в неотступном сопровождении Планше с мушкетом, навстречу ему двинулся оттумбы ворот молодой человек в кожаном камзоле и шляпе с пушистым белым пером –наряде, который сам д’Артаньян носил совсем недавно. Правда, гвардеец этот емубыл положительно незнаком.